Лето
Плывет ли где под ветками серебряный карась,
Стоят ли золотые сосны, шелушась,
Струится ли вода, и галька там на дне —
Все это в сизой дымке, как во сне.
В осоке сом зелено-синий и икринки.
Что амфоры, таинственны кувшинки.
2 февраля 1965 года.
Восходят голубые небосклоны…
И реки, и леса, и города…
Сквозь этот мир, то белый, то зеленый,
Уходят вереницей провода.
Уходят вдоль шоссе, то близко, то вдали,
Но чаще по лесам, где просеки прошли.
Я слушаю, как небо, провода —
В них музыка лесов, мои года.
Ребенком я хотел пройти с конца в конец,
Но кто-то мне сказал: конца им нет.
А просека, как пасека, гудела.
Цветам раздолье, пчелам много дела.
Мне на руку садились мирые шмели.
И, кажется, я видел самый край Земли.
3 февраля 1965 года.
В высоком зале гулко слово…
В начале зябко и свежо.
И раз толчок, полет и снова
Бег с упоением — прыжок!
На стойке стоп и разом сальто,
И шаг в шпагат, и все опять…
Не надо спрашивать о счастье.
И ей не нужно отвечать.
А небо в тучах голубело.
Ложились окна на ковер,
То все темнело, то светлело —
Рояль, фигурка, чистый взор!
22 марта 1965 года.
И снова птица в вышине
Крылами трепетными машет.
О чем поет — она не скажет.
Глядит девчонка — как во сне.
И светел дальний небосклон
Над темным лесом… Сосны, ели.
У нас фиалки, там метели,
Мелькают рыбы подо льдом.
Как рельсов ранний перестук,
Весна идет в леса, в деревни
И что-то новое и древнее
Мы снова видим за версту.
10 апреля 1965 года.
Там домик деда (он обходчик),
В глухом лесу у полотна.
Там поезда все дни, все ночи
Спешат, стучат: война! война!
Спешат гудки… Над дальним лугом
Стога, густая синева.
Летели листья друг за другом
И за вагоном, как слова…
А ты — лосенок, несмышленыш,
Осока, девочка, ветла —
Ты провожала эшелоны
Одна, испуганно светла.
И, верно, юные солдаты,
Седые ополченцы — все,
Что пролетали, были рады
Увидеть девочку в росе.
Она махала им, махала.
Вон исчезал вагон вдали…
Рука ребенка уставала,
А эшелоны шли и шли.
3 мая 1965 года.
На льду реки с последним рейсом
След автозимника пропал,
Как самолетный след над лесом…
И долго лед синел, сверкал!
Теперь мы ждали с нетерпеньем…
Синели цепи дальних гор.
Теперь, как только перемена,
Бросалась школа на бугор.
И, наконец, река проснулась.
Мы все сбежались у воды.
Весна беспечно улыбнулась
Со всей свободой красоты!
И также люди Лены, Волги
В те дни смотрели ломкий лед.
Всплывали колышки, осколки…
Все говорили: «Лед идет!»
17 мая 1965 года.
Под снегом светлым спит селенье.
Сугробы стынут в вышине.
Ты возникаешь во Вселенной
И устремляешься ко мне.
Идешь, слегка раскинув руки,
По склонам выше облаков.
Твои шаги — родные звуки,
Прозрачный ход моих часов.
И мы бежим, бежим по склонам,
И оба падаем в провал.
По звездным странам Орионам
Твой взор смеющийся блуждал.
Но, отклоняя губы, ласки,
Ты скажешь: «Милый, отпусти.
Уж очень поздно, холод адский!»
А я скажу тебе: «Прости!»
И мы уходим, мы другие.
Погас высокий звездный свет.
И я подумаю впервые,
Что счастья вечного в нас нет.
Но принесут мне утром рано
Записку милую твою:
«Люблю все больше, даже странно,
Как, милый, я тебя люблю!»
21 мая 1965 года.
Нам лодки легкие дарили
И берег дальний и покой.
Мы ни о чем не говорили.
Лежали ясно над рекой.
А в небе голубели горы
И зеленели рощи ив.
Река приковывала взоры…
Моторок та-та, всплески рыб…
В нас что-то кончилось отныне,
Что не вернется никогда.
Тому не просто юность имя,
То — жизнь, то — лучшие года.
То — словно осень в буйстве красок,
То — словно иней в первый раз,
То — словно музыка фиалок,
То — словно лето в реках, в нас.
И мы беспечно понимали,
Что жизнь была, что жизнь ушла.
О новой жизни — что мы знали.
Там даль, а даль всегда светла.
22 мая 1965 года.
Она укладывает спать
Моих товарищей, меня…
И мне так весело встречать
Ее глаза в тот миг, как я,
Вдруг расшалившись, рассмеюсь.
Ну, подойди, мне это надо,
Вот отчего и сердце радо,
Я юных женщин не боюсь.
Она не скажет мне ни слова.
Коснется пальцем тонких губ,
И взгляд серьезный, — знаю снова,
Как перед ней я мал и глуп.
Но, выключая свет и радио,
Она пройдет в последний раз,
Меня походкой стройной радуя,
Закроет дверь, покинет нас…
Снег запоет, она уходит
И растворяется вдали…
Во мне ее сиянье бродит,
Лежу я на краю Земли.
15 августа 1965 года.
Ну да, осенние дожди.
Не скажешь: пережди!
По селам, рощам, городам
Дожди.
По шоссе, по дальним поездам
Дожди.
В море рыбаки — и по ним
Дожди.
Лесорубы в просеках — и по ним
Дожди.
По лугам далеким, по стогам
Дожди.
По быстрым рекам, по плотам
Дожди.
А в душе, ах, все же отчего?
И покойно, и светло!
Сентябрь 1965 года.
Жизнь моя, голубая Россия!
Твое небо, твои облака,
И пути твои вековые,
И твои золотые века —
Всё во мне. Ты дала мне искусство —
Эту муку, как ад, эту радость, как рай,
Эту искрами искренность чувства,
Совершенство, любимый край —
Всё во мне. Ты дала мне таланта
Беспокойство, певучую кровь.
И за что мне такая награда.
И за что мне такая любовь.
Сентябрь 1965 года.
На родине моей далекой,
Дорогою в тайгу,
Лежит могилка одиноко
В нетронутом снегу.
В осенний вечер в непогоду
Исчез мой детский след,
И холмик тает год от году,
И вот сойдет на нет.
А где-то — то ли под Берлином,
Быть может, под Москвой —
Водою, минералом, глиной
Отец горячий мой.
Но я-то знаю всей душою —
Из детства эти сны! —
Живут, как прежде, над рекою,
Как не было б войны.
Я шлю им маленькие вести.
Всю зиму напролет
Мечту лелею к ним приехать,
А время все идет.
4 октября 1965 года.